Великий покаянный канон Андрея Критского объясняет священник Константин Корепанов. Часть 18
В этом выпуске:
Я не могу утверждать наверняка, плохо ли или неплохо делать сбережения, я не могу судить. В жизни пусть это каждый решает с собственным духовником. Но я знаю из Священного Писания, что надежда на эти сбережения – точно плохо, когда мы в глубине души думаем, как тот безумный богач (притча так и называется: о безумном богаче). Он говорит: душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись – вот это называется безумие: ты не знаешь, что тебя ждет, – ты надеешься на это богатство, а надо надеяться на Бога, и горе тому человеку, который в себя, а не в Бога богатеет.
Я знаю, что некоторые пожилые люди откладывают «на старость», чтобы была возможность у детей их похоронить: они не надеются на это богатство, они просто так заботятся о детях, понимая, что в наше время похороны – это очень дорогое мероприятие, и, чтобы не создавать трудности своим детям, родители таким образом о них заботятся. И сказать, что это вредно, я не могу. Хотя, с точки зрения буквального понимания святых отцов, они, конечно, этого не одобрили бы. Но у меня язык не поворачивается, я вижу в этом просто их заботу не о себе, а о детях, чтобы детям не было тяжело хотя бы финансово. Им и так будет тяжело, так хоть бы финансово им как-то помочь в этот день. Поэтому не могу сказать, что это плохо.
Но есть и такие люди, которые, имея некие сбережения, разным образом эти сбережения откладывая, на них надеются: если придет трудный период – у меня есть заначка. Вот это всегда плохо. Надеяться нужно на Бога – Он знает, чем прокормить человека даже в годину тяжелых жизненных ситуаций. И люди в России в 90-е годы XX века без всяких сбережений, без всяких заначек прожили же! Без зарплат, без стабильной порой работы на закрытых предприятиях, с кучей приватизации всего и вся, разных налогов, и прочее, и прочее. И ведь Господь сохранил? Сохранил. И если у человека была добрая воля, Бог помог и детей воспитать, вырастить, вскормить. Потому что источником всего является Бог.
Есть житие праведной Иулиании Лазаревской (замечательное житие, очень рекомендую всем почитать, особенно женщинам, которые страдают от того, какая у них несчастная судьба и ничего им хорошего делать дома не дают, прямо монстры все сплотились против нее, единственного Божьего человека в семье!) – прочитайте это житие, и вы увидите, как может человек, желающий делать добро, делать его и тогда, когда делать его нельзя, когда его запрещают делать. Он может делать добро, если только есть у него добрая на это воля. Там очень много интересных моментов. А заканчивается тем, что поскольку она всю жизнь жила милостью – делая милость людям, – то даже, когда распродала все имение (оставшись хозяйкой, она распродала все, что могла распродать, распустила всех своих дворовых слуг, кого можно было распустить), желание и потребность раздавать милостыню все-таки остались. Наступал голод, и она стала печь хлеб из лебеды, и он получался настолько вкусным, что к ней даже из дальних мест приходили, чтобы покушать этого хлеба: голод был, а у нее хлеб был просто вкусный. Человек хотел делать добро, и он мог даже из лебеды испечь вкусный хлеб и накормить им людей.
Господь на самом деле действует что в 30-е годы, что в Гражданскую войну, что в Отечественную войну, ибо Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же, и рука Господня не оскудеет – была бы только воля людей творить добро.
Скажем, в городе на Неве во время блокады были люди, которые занимались «грязным» делом: ели других людей, чтобы спасти себя от голода, и были люди, которые отдавали последнее, чтобы спасти от голода других. Они жили в одном городе, они ходили по одним улицам, была совершенно одинаковая обстановка вокруг них. Но добрая воля одних людей давала силы урывать от себя и кормить, и тем самым питать и свою жизнь (они не умерли). А другие люди не могли так и уничтожали жизнь других, чтобы прожить, выжить хоть немножко самому. Это зависит не от условий жизни, а от воли человека.
Песнь седьмая, 3-й тропарь: «Покорила еси неработное твое достоинство телу твоему, иного бо Ахитофела обретше врага, душе, снизшла еси сего советом; но сия разсыпа Сам Христос, да ты всяко спасешися» – ты поработила, покорила свое нерабское достоинство телу: по душе мы не должны быть рабами тела, но мы стали рабами тела и слушаем то, что говорит тело, слушаем его советы. Но все это рассыпал Христос, чтобы мы спаслись. Здесь делается ссылка на Ахитофела – это эпизод из истории царя Давида и одного из его советников, не любившего Давида: когда Давид ушел из Иерусалима, Ахитофел пришел к Авессалому и стал давать ему такие советы, что если бы Авессалом послушал, то победил бы Давида. Но Авессалом их не послушал, по милости Божией, и Ахитофел, понимая, что теперь все проиграно, пошел и удавился. Вот на такой образ ссылка делается.
Нам важно другое: что нерабское по существу достоинство души мы поработили телу – мы слушаем все, что скажет тело, рабски сами подчинились ему. И пост именно с точки зрения всей своей практики, и особенно в данном случае именно воздержания в пище, и оказывается возвращением к свободному достоинству человеческой души, чтобы душа освободилась от рабства тела.
Многие, слыша о посте, восклицают: «Да какая разница! Да подумаешь! Неужели если я съем то или другое, попаду в ад?» Нет, конечно. Никто за то, что он съел что-либо, в ад не попадет – дело вообще не в этом. Никто никогда не попадет в ад из-за того, что он съел кусочек мяса или выпил стакан молока. Нет. Человек попадает в ад за грехи. Но грехи он делает, ибо душа его становится рабской – она не может следовать за Христом, но во всем повинуется телу.
Каждый может увидеть в наше время (это не эксклюзивный кадр) мальчика, сидящего за компьютером и играющего в игру по нескольку часов в день, по нескольку месяцев в году, по нескольку лет подряд – играющего, играющего, играющего. Родители часто не могут этого разглядеть по причине того, что у них уже стойкое раздражение образовалось, но если посмотреть незамыленным глазом, то очень часто (не говорю, что всегда) мы увидим, если сможем повернуть лицо этого мальчика к себе, что у него в глазах смертельная тоска. Он ненавидит себя за то, что он делает, – он остановиться не может. Он не знает, как из этого выбраться, потому что все остальные радости жизни угасли. Он хотел бы к ним вернуться, но уже не знает, как. Его душа измучена, устала, скукожилась и почти мертва, он видит ее агонию, видит, как душа умирает, но сделать ничего не может: тело с его привычными естественными рефлексами правит душой. И он не может выкарабкаться из этого.
Так бывает с наркоманами, с пьяницами, с развратниками, со сребролюбцами: если посмотреть им в глаза, мы увидим смертельную тоску, они ненавидят себя за то, что делают, но сбросить с себя гнет тела они уже не могут. Если бы захотели – но они даже захотеть уже не могут, они так привыкли к порабощению телом души, что скинуть это рабство не могут.
И вот пост (не один только Великий, а любой – любое воздержание в пище) есть как раз мера, по которой мы контролируем желание нашего тела завоевать нашу душу – и не даем ему поработить ее, ибо душа наша освобождена от рабства тела в день крещения. Если мы снова поработим нашу душу телу, освободиться будет значительно труднее.
Седьмая песнь, 5-й тропарь: «Сластьми влеком страстей своих, оскверняшеся, увы мне, рачитель премудрости, рачитель блудных жен, и странен от Бога; егоже ты подражала еси умом, о душе, сладострастьми скверными». Здесь имя Соломона не упоминается, но речь о том, как «рачитель премудрости», человек, ищущий премудрости, стал заботиться о блудных женщинах и в итоге поклоняться идолам, которых они привезли, и таким образом отстранен от Бога: из-за заботы о блудных женщинах он потерял связь с Богом. И мы подражаем ему нашим скверным сладострастием.
И тут важно обратить внимание (не буду говорить долго): даже мудрый Соломон, окружив себя изысканностью и большим количеством возможностей к сладострастию (как говорится, триста жен и семьсот наложниц его окружали), поколебался в своей мудрости и совершил безумие, поклонившись идолу языческого бога вместо Бога, Который дал ему мудрость. Если для мудрых окружение себя сладострастием становится таким страшным и опасным, то что говорить о нас, которые мудрости лишены? Мы не должны погружаться в сладострастие: оно даже мудрых губило, а нам надо быть особенно осторожными – мир сейчас такой, что он со всех сторон пытается подкопаться к нам, именно чтобы постоянно соблазнять и растлевать нашу плоть. Дух мира, погрязший в разврате, губит наши умы. Человеку нужны особенные трезвость, ясность ума и осторожность, чтобы премудрость не погубить, потому что многие, увлекшись развратом и сладострастием, в конце концов теряли веру.
«Ниневитяны, душе, слышала еси кающыяся Богу, вретищем и пепелом, сих не подражала еси, но явилася еси злейшая всех, прежде закона и по законе прегрешивших…» История про ниневитян – вы знаете: когда им пригрозили, что город будет разрушен, они все, от царя до последнего человека, последнего младенца, даже скот – наложили на себя пост, и Бог помиловал их за это постное покаяние. А мы ничего подобного не сделали.
Но здесь вот что интересно. Великий пост не просто частное дело каждого конкретного человека. Это всецерковное дело – и поэтому Церковь призывает… Увы, сейчас призыв Церкви не слышат: каждый человек хочет как бы выскользнуть из общецерковного дела. Но изначально это именно общецерковное дело. Все – патриарх, епископ, священники – включаются в это священное таинство, все постятся: на первой неделе все слышали, как Патриарх читал канон – не просто он где-нибудь там находился и кто-то читал, а он сам читал; у нас епископ, митрополит сам читал канон – и везде так: все, что возглавляют Патриарх, епископ в епархии, – общецерковное делание; если митрополит читает канон, то всякий церковный человек в это время должен быть в храме и слушать этот канон, если он не инвалид, не лежит, прикованный к постели, – он должен довести свое тело до храмового действия, чтобы там, вместе со всей Церковью, петь: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя».
Все включаются в это действие, празднуя Торжество Православия, потом служа пассии, затем литургию Преждеосвященных Даров. Вся Церковь включается в покаянное действие, это именно общецерковное дело. Для чего? Для спасения Церкви в первую очередь, чтобы Церковь не перестала быть светом и солью: только бытие Церкви сохраняет мир от окончательного разложения. Церковь в Великом посту собирает себя, собирает своих верных чад, чтобы осолить их благодатью и слезами покаяния, подвигом, просветить светом.
Не случайно на литургии Преждеосвященных Даров: «Свет Христов просвещает всех». Это именно всецерковное действие по обновлению Церкви. Не случайно в богослужебных книгах это называется «духовной весной» – временем обновления. И в заключение Великого поста мы с вайями все вместе приходим в церковь: все знают, на Вербное воскресенье народу больше, чем даже на день Крещения Господня, – все люди, даже отдаленно стоящие от Церкви, стремятся присоединиться к потоку церковных людей, несущих плоды своего Великого поста. Это целое церковное действие. И потом, в дни Страстные, Церковь вместе будет переживать смерть и воскресение своего Владыки Господа Иисуса Христа.
И выросло это всецерковное действие тоже не случайно, потому что Великий пост вырос из всецерковного события по подготовке новых членов ко крещению: в первые века крестили только в конце Великого поста, на Пасху – точнее, на Великую Субботу было крещение. И люди, намеченные ко крещению, готовились к нему вместе с Церковью, исполняя Великий пост: они еще некрещеные, но они уже постятся, а Церковь постится за них, чтобы Господь дал им этот объем благодати.
И в этом смысле церковное действие поста сохраняется до сего дня. Постом мы удерживаем мир от окончательного разрушения. Пост Церкви – не мой, и не ваш, и не какого-нибудь другого священника или епископа, а наш совокупный пост как одного целого, как организма целостного – как Тела Христова. Мы постимся, и от того, насколько мы постимся...
Как вы понимаете, это касается не только диеты (того, что мы едим): в целом покаяние, плач, воздержание от греха, от развлечений, от удовольствий, от исполнения своих прихотей, от раздражения, гнева, самости и так далее, посвящение Богу своих дел, пребывание в храме, молитва, воздержание в пище – все это совокупное действие приводит к обновлению и весь мир. И если бы Церковь перестала соблюдать Великий пост, то, может быть, мир не был бы таким, каков он есть сейчас, все было бы гораздо хуже, а может быть, и ничего бы уже не было. Именно участие Церкви в этом действии – подвиг, которым Церковь, как соль мира, как закваска этого мира, сохраняет его от тотального разрушения, торжества сил зла, что хотят погубить этот мир: мы не просто решаем (да и не должны об этом думать) какие-то свои духовные проблемы – это церковное действие, и потому так благодатен Великий пост для каждого, кто с ревностью решил в нем участвовать.
Следующий тропарь: «В рове блата слышала еси Иеремию, душе, града Сионя рыданьми вопиюща, и слез ищуща: подражай сего плачевное житие и спасешися». Здесь упоминается история, когда Иеремия в последние дни существования Иерусалима, перед тем как он был взят войсками Навуходоносора и разрушен, по приказу злых людей и по распоряжению царя брошен, заключен в болото (как тут сказано, «в рове блата»): его бросили в сосуд – стояли большие цистерны для снабжения осажденного города водой, и вода была выпита, а на дне осталась грязь накопленная, блато – попросту говоря, грязь (в синодальном переводе это и переведено как «грязь»), и его бросили на дно этой цистерны, чтобы он там умер. Но ему умереть не дали – его спас некий евнух Абдмилех. Он был обречен уже, конечно, и, если бы он там умер, никто бы никогда не узнал, где его могила. Но его спасли, Господь не дал его в погибель.
И он там плакал о погибающем Иерусалиме. Плакал и спасся. Он плакал всю свою жизнь – все время осад Иерусалима, последнюю осаду Иерусалима, после осады Иерусалима. Он плакал, но он спасся. Там есть очень много хороших образов – вот об этом нам напоминает этот тропарь. Что если бы мы подражали... Как он говорит в своей Книге Плач Иеремии, будь подобен одинокому дереву… Чуждый всех грехов, мира, пустых, никчемных общений, человек бдит только над своей душой, плачет о мире и плачет о себе, и он не только освещает и очищает мир святыми слезами – он спасает свою душу. Об этом лучше, ярче и понятнее всего у современных писателей написано, конечно, у Силуана Афонского. И это не так сложно сделать.
Конечно, если у нас есть социальные связи и мы социально ответственны за то, чтобы ходить на работу, воспитывать детей, работать в храме, то надо делать послушание, возложенное на нас Богом. А если мы избавлены Промыслом Божиим от него, если у нас уже нет детей, которые нуждаются в нашей опеке, нам не надо ходить на работу, мы достаточно свободны от социальных связей, то услышать и исполнить эти слова канона нам вполне возможно: отстранившись от греха этого мира, пустословия и празднословия, праздноделания и никчемных посиделок, мы приобретем уединенное житие, которое позволит стяжать нам дар слез не только о себе (о себе человек в таком состоянии перестанет плакать достаточно быстро), а плача за мир, за людей – за своих же детей, за чужих детей, за соседей, за земляков, живущих с нами в одном городе, за чужих людей, приходящих в него, за соотечественников, живущих в России, за тех, кто живет вне России, за тех, кто живет в Америке, – и там люди.
И плач, когда ты понимаешь, что все люди несчастны, ибо грешны и не знают Бога, ходатайствует в нашем сердце не только за нас, но за весь род человеческий воздыханиями неизреченными, очень нужен нашему миру. Понятно, что он нужен этому человеку и спасает его, но он очень нужен миру, мир устал от слов.
Но в мире есть люди, по Промыслу Божию не связанные социальными связями, люди, свободные от житейских попечений. И эти люди чаще всего Промыслом Божиим призываются именно к тому, чтобы слезами своего плача, слезами своего измученного в печали за мир, отступающий от Бога, сердца... Эти люди своей молитвой, своим плачем возвращают и милость Божию на этот мир и, умягчая сердца человеческие, оледеневшие в грехах этого мира, согревают их и возвращают к Богу.
Записала Нина Кирсанова
